Владимир Буров - Альфа Центавра [СИ]

— А ты сам-то как думаешь? Кто кормит бывает ли голоден? Так-то.

— Преце-денты вполне могут быть, — сказал Вара, но сам не смог додуматься до конкретного примера, кто такой это мог быть.

— Но Амер-Нази додумался, что это простой народ, Неинопланетяне, и понял, что:

— Воровать все равно придется. Все думали, что Реци будет Распутин, который тут бродил вокруг да около, но вышло, что Эспи. — Поэтому. Поэтому, когда Камергерша, вставшая на правый фланг вместо прежнего ведущего, увидела их — не поняли ничего. Только Распи интуитивно, с прикидкой на погрешность из-за другого угла обзора догадался:

— Сигнализируют об открытии ворот города, и только во вторую очередь о имеющихся на сей моментум войсках на стене. Камергерша решила, что наступать можно, но только:

— Когда. И в принципе глазастый Распи, обладающий, как Платон недюжинным зрелищным умом, понял тоже самое:

— Атаковать можно, но когда — вопрос?

Тем не менее, стратегическая установка на штурм была уже отдана, и можно сказать:

— Давным-давно, — и теперь вопрос стоял только в том, кто:

— Будет первым. Камергерша не хотела лезть на рожон, но выпавшая ей роль командовать правым флангом Фронта подгоняла ее вперед. Тем не менее.

Тем не менее, она решила, как говорят дамы:

— Обождать. — В том смысле, что отвела свой эскадрон в овраг, и двинулась вперед на броневиках вместе с Никой Ович, Ленькой Пантелеевым и другими уже закаленными в боях одиозными личностями.

Распутин. Распутин не тронулся с места. Таким образом образовался уступ в виде:

— Распутин, которого здесь не должно быть, а он должен уже лететь, как ветер на город. Далее в центре — никого, а справа Камергерша, но не как обычно:

— Впереди, на лихом коне, — а в составе танковой бригады.

Именно так рассуждала собравшаяся в ресторане Метрополь — для маскировки и дэзинформации: вдруг сюда забредет сбившийся с пути Тро-Троцкий, хотя мало кто знал, что это вообще за гусь такой — Тройка. А именно:

— Дэн, Елена и Врангель. — Фрая на всякий случай пока что держали за, как сказала Елена:

— Свого Дартаньяна. — Да вот так — ничего нового: чуть что:

— Я буду Дартаньяном. — И все из-за того, что Дюма намедни побывал здеся, и сказал про Россию пару ласковых, которые, впрочем, некоторые трактовали:

— Иначе, — но Иначе — это по определению: ученые, такие, как Колчак, а их, а их, как говорится:

— Уже унесло ветром далеко, далеко в Сибирь. В общем, сидел он, как и раньше в холодильнике.

— Надо его позвать, — сказал Дэн.

— Почему? — спросила Елена.

— Для полного разоблачения, — сказал Врангель, которому опять не дали опохмелиться, и он думал. Точнее, думал, что думал, а на самом деле хотел только одного: в бой и, нет, не погибнуть, а наоборот:

— Победить, — и тогда уж протрезветь совсем и окончательно.

— Вы рветесь в Бонапарты? Извольте! — сказала Елена, — я охотно уступлю вам это место. На поле боя, а здесь нужен стратег, а не такой пьяница, как ты, Дэн — уже выпитая бутылка — значит надо звать Фрая.

— Ох, зря, зря! — даже завыл Дэн, — приведет он прямо к Полосатым.

— Хрен знает с кем я собралась воевать, — сказала Елена, — мы и есть полосаты-ы-е-е.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Глава 50

— В том-то и дело промычал Вра, — что позиционируем себя, как Белые, значит что-то должно произойти.

— Что?

— Обратное.

— Что именно.

— Я не знаю пока.

— А нам нужен, кто знает, поэтому надо позвать Фрая.

— Позвать можно, — сказал Врангель, — но это будет началом конца. Дэн мечтал только и дальше оставаться директором и владельцем этого Метрополя — такая должность позволяла ему писать журналистские расследования. Но что лучше:

— Выпустить на свободу Фрая, чтобы командовал контрнаступлением, или наоборот нет — не знал. — Потому что с одной стороны ему будет не до ресторана, если уйдет со всеми в поле на войну, а с другой стороны:

— Захватит власть абсолютно, — а абсолютная власть по определению:

— Абсолютна, — а значит, и как возьмет, хотя и обещает:

— Я не Троцкий, чтобы больше жизни любить Метрополь, и бросить ради него Атлантический океан, являющийся нашим Млечным Путем на другую сторону.

Тем не менее, а может быть:

— Именно поэтому Фрая опять выпустили, как выпускают тигров на римской гладиаторской арене, когда уже нет возможности справиться с бывшим командиром армии, ставшим по воле судьбы:

— Гладиатором. Увидев его входящим в зал заседаний — а это был, как обычно, и как любил не только Фрай, но и все остальные:

— Ряд четырехместных столиков около барной стойки, где когда-то начинал сам Фрай, как бармен первой категории, — Врангель сел за отдельный столик, чтобы подчеркнуть с самого начала:

— Он будет воевать, но один, как командир дикой дивизии. И. И, как говорится:

— Если не везет, то не везет долго. — Врангель сгоряча прошел со своей дикой дивизией так далеко, что увидел — даже ночью:

— Впереди только Волга. — Только тут понял, что попал в западню. Понял, но ничего не происходило. Он не знал, что центр Белых был пуст. Там должен быть Амер-Нази, но он ушел на стену Царицына давать маяки наступающим дивизиям и бригадам, а Камергерша, которая могла бы идти центром, встала на правый фланг вместо Эспи, который По Ошибке — как Чичиков у Гоголя скупал Мертвые Души заместо Зивых, хотя многие думают:

— Он считал Мертвых более нужными и полезными для себя и других, чем Зивых, — в том смысле, что по ошибке-то по ошибке, а может и:

— Нет. Хотя если это Судьба подумал Распи-Распутин, то аб-со-лют-т-но-о непонятно, почему она не за меня. Ибо. Воевать совсем не умею. И по этой причине или по другой повел свои войска именно по центру, а Фрай, как назло чуть-чуть раньше этого принял решение идти лично центром, несмотря на то, что уже доложили:

— Врангель ушел центром, и канул, как в Волгу.

— Что такое Волга? — почему-то не понял Дэн. И ему пояснили — Елена:

— Это наша Лета. Во как! А говорят:

— В ней осетры водятся. — Ибо:

— Водятся-то, может, и водятся, только никто никогда их не видит.

И если их кто-то тем не менее ест, то как он это делает, чтобы никто не видел. Ибо одному-то по определению есть:

— Скуш-ш-но. — И никто не может догадаться:

— Это он один, а Их полным-полно, что тоже самое:

— Очен-но мнохго. А вот он один остался и ничего не видит. Фрай на удивление разоткровенничался на прощальном ужине — который, между прочим, был завтраком — и открыл, известную ему тайну, кто это такой Один-слепой, а именно:

— Народ, — и его бестолковая партия.

— Народ — это я еще понимаю не видит ни хрена, и сам вдобавок невидим, — сказал Дэн, а партия почему?

— Дак, мил человек, партия — это замаскированный под Белого Офицера Троцкий, а он, как вы думаете:

— Способен видеть истину? — Однозначно, что нет.

— Какие ваши доказательства? — спросила Елена, и попросила передать большой кусочек торта, — последний, может быть, в этой жизни. Почему?

— Я иду воевать этим еще не наступившим утром против своего отца Батьки Махно и матери Соньки Золотой Ручки.

— Ты говорила, твоя мать учительница Аги, — удивился Фрай, уже облекшийся в красную с черным мантию Герцога Чемберленского.

Поле боя дымило паром. Применять пока что прием Спартака:

— Катить на Ксеркса огненные шары из сена, соломы и горюче-опасных веществ, смешанных с вонючей нефтью — думали, что горит не нефть, а что-то другое, — не стали. Возьмем их:

— По-честному! Распи бросил в сторону дымящийся Лью, а Фрай красную от крови саблю. Они пошли друг на друга.

— Ты что здесь делаешь? — удивился Герцог Чемберленский.

— Да, — тоже удивился Распутин, — почему я не мог этого предвидеть, не понимаю? Нет, чувствовал, что хренопасия какая-то идет, но не думал, что до такой степени. Тебе бы в Швейцарских Альпах на горных лыжах кататься вместе с Кларой и Розой, а ты здесь полками командуешь.

— Пора брать быка за рога, — ответил Фрай, и забыл, что хотел сказать Распутину, что он лучше бы и дальше предсказывал охотникам, кого они сегодня добудут: медведя или соболя, а:

— Не лез под колеса истории, которая таких горе-предсказателей давит, как орех! — и он одним легким, но точным ударом ладони — как это делается в Тибете: одной ладони о саму себя — разделил его не только точно пополам, но и что самое удивительное: уже без панциря.

Как скальпированный череп древнего индейца Майя, и вопрос был только в одном:

— До или уже после отрезания ему яиц, — как Кецалькоатлю.

И Распутин почувствовал, как пятки его уходят в землю.

— Адибно, паслушай! — сказал он самому себе. — И провел болей из стойки, которому его научила Сонька Золотая Ручка, встретившись с ним случайно на берегу Волги, куда в последнее время все боялись ходить, опасаясь какой-то сумасшедшей тачанки, и еще более чокнутой Сирены, ее возглавляющей.